Рада, Анжела, что вас волнуют те же вопросы. А также тому, что Гендель, судя по всему, вам понравился. Литература, на мой скромный взгляд, достойная. Видимо , как философия со своей двоюродной сестрой психологией, а также религии( основные и даже те, кто находились многие века в отрыве и изоляции, а некоторые так и почили до сих пор в безвестности) имеют одни и те же корни - эзотерические. Можно даже сказать, что тайные знания прорывают покровы в совершенно обособленных или же взаимодействующих между собой ареалах проживания человеческих особей. Ядро, если поразмышлять, у всех одно единое. Скупые сведения об одних направлениях, современные изыскания других, дают, судя по всему, возможность об этом говорить.
Не могу, к сожалению, обнаружить авторство данной статьи, но она, судя по всему имеет прямое отношение к данным размышлениям. Позволяет, так сказать, расширить горизонт обсуждения и перевести его, в том числе и научные теоретические, методологические и практические изыскания. Может быть кто-то из вас найдет автора?
ПРостите, что загружаю информацией, возможно, она вам уже знакома. И еще прошу прощения, что не выкладываю выдержки, а помещаю статью целиком. Просто нет времени, должна срочно убегать на работу. Будьте снисходительны.
Адаптационные и бифуркационные механизмы развития
сложноорганизованных систем.
"Наиболее яркое свое отображение данная концепция нашла в «теории катастроф» Жоржа Кювье и его учеников Л. Агассица и А. д'Орбиньи. Теория катастроф утверждала, что периодически в результате катастроф все живое уничтожалось и возрождалось вновь в результате нового акта творения. Данная концепция уже тогда была не нова, еще ранее с аналогичными взглядами высказывались например Б. Палисси, Р. Гук и Шарль Боннэ. Но после того, как ее поддержал Кювье, основатель палеонтологии и сравнительной анатомии, занимавший высшие государственные посты как при Наполеоне, так и после реставрации монархии, данная теория приобрела широчайшее распространение.
После признания в научном мире эволюционной теории Дарвина соотношение сил резко переместилось в сторону эволюционной модели развития. Как известно, Дарвин был убежденным сторонником плавной эволюции, которая впоследствии была названа «градуалистической». В некоторой степени на такое его убеждение оказало влияние высказывание Г.В. Лейбница: «природа не делает скачков», на которое он неоднократно ссылался. В частности, в своей основной работе «Происхождение видов», он писал, «это выражено в старинном, хотя, может быть, и несколько преувеличенном естественноисторическом изречении: “Natura non facit saltum” [Природа не делает скачков] … На основании теории естественного отбора мы можем ясно понять, почему естественный отбор действует, только пользуясь каждым слабым последовательным уклонением; он никогда не может делать внезапных, больших скачков, а всегда продвигается короткими, но верными, хотя и медленными шагами» . Отсюда следует, что «вид» никогда не бывает стабилен и видоизменяется настолько плавно, что невозможно уловить ту грань, где кончается старый «вид» и начинается новый. Такой релятивизм фактически привел великого ученого к отрицанию реального существования вида, «термин «вид» я считаю совершенно произвольным, придуманным ради удобства, для обозначения группы особей, близко между собою схожих, и существенно не отличающимся от термина «разновидность», которым обозначаются формы, менее резко различающиеся и более колеблющиеся [в своих признаках]. Также и термин «разновидность», в сравнении с просто индивидуальными различиями, применяется произвольно, ради удобства» . Конечно же, было бы несправедливо ставить Дарвина в один ряд с древнегреческим софистом Горгием, чей релятивизм привел его к полному отрицанию истинности познания. Дарвин не отрицал неравномерности развития, да впрочем и «вид» - это действительно неопределенная, статистическая категория и все-таки более замедленная динамика внутривидовых изменений, в сравнении с межвидовыми, наполняет понятие «вид» большей определенностью, лишает его абсолютной аморфности. Систематиками давно замечено, что если между двумя близкими предполагаемыми видами наблюдается плавная клинальная изменчивость, тогда это скорее не «виды», а «подвиды», если же промежуточные формы редки, либо отсутствуют, тогда с большей долей вероятности можно говорить о разных видах. И не случайно, факт отсутствия промежуточных форм, а точнее их редкости, особенно часто использовался оппонентами Дарвина для критики его учения. Дарвин, со свойственной ему основательностью, приводит многочисленные и довольно убедительные доводы и факты, объясняющие причины отсутствия промежуточных форм , но все они страдают одним существенным недостатком, а именно, они объясняют только то, почему в некоторых случаях промежуточные формы могли отсутствовать, но не объясняют почему этот факт имеет столь всеобъемлющий характер.
Авторитет Дарвина, оказался настолько высок, что многие годы культивировался явный перекос в сторону плавного эволюционизма. И это невзирая на то, что даже такой виднейший его последователь как Т.Г. Гексли, которого называли «бульдогом Дарвина» за его горячую защиту Дарвиновского учения, склонялся к концепции прерывистой эволюции.
Наиболее близко, на наш взгляд, к истинному содержанию роли скачков в эволюции в 1925 году подошел известный анархист князь П.А. Кропоткин, который подчеркивал, что «процесс эволюции не происходит медленно и единообразно <…> Эволюцию непрерывно пересекают локальные революции – периоды ускоренного развития, формируя часть гармонии природы» .
В марксистской модели развития была принята дарвиновская «градуалистическая» концепция. При этом никого не смущало столь явное несоответствие с основными законами диалектики, с диалектикой «эволюционного и революционного». Видимо на столь, казалось бы, алогичный градуалистический крен повлияло сравнение теоретических заслуг К. Маркса и Дарвина, в знаменитой речи Ф. Энгельса на похоронах Маркса. Тем самым, Дарвин автоматически вошел в священную плеяду непосредственных предшественников диалектического материализма, и его учение было причислено к основным догматам, которые позволено только совершенствовать и дополнять. Любые попытки их переосмысления воспринимались «теоретиками от марксизма», по меньшей мере, как попытка ревизионизма марксистского учения.
Со второй половины ХХ века появляется все больше концепций, смещающих акценты на прерывистую (революционную) составляющую развития (к примеру, куновские парадигмы развития науки, математическая теория катастроф*, сальтационизм, кладизм, пунктуализм и т. п.). Особенно ощутимый удар концепция плавного эволюционизма получила после формирования синергетической парадигмы. Чаша весов все больше перемещается в сторону революционной модели развития. Хотя и здесь в некоторых случаях имеет место противоположная крайность. Утверждение Пригожина о том, что система в состоянии бифуркации как бы забывает свою предшествующую историю («потеря системной памяти») была воспринята некоторыми учеными слишком буквально, вплоть до отрицания какой-либо преемственности развития и признания зависимости самоорганизационных процессов только от сугубо стохастических, внутренних, спонтанных факторов. Ведь именно на преемственность развития указывали Пригожин со Стенгерс утверждая что: «У биологических систем есть прошлое» .
Следует отметить, что представленная школой Пригожина данная модель эволюции имеет свою предысторию. Ряд отечественных и зарубежных авторов, таких как А.М Ляпунов, А.Л. Тахтанджян, М. Эйген и др. рассматривали эволюционный процесс по марковскому типу. Математическая модель А.А. Маркова предусматривает такое развитие систем, при котором будущее практически не зависят от предшествующих состояний. Данная теория была развита А.Н. Колмогоровым и с успехом применяется для описания, например, радиоактивного распада и диффузных процессов. Но и она далеко не всегда верно отражает эволюцию сложных диссипативных структур. Например, в живых системах после бифуркации восстанавливаются причинно-следственные связи, да и детерминирующая роль отбора накладывает мощную ограничивающую роль на стохастичную неопределенность бифуркаций. В действительности бифуркации спонтанны, это своего рода революционный период самоорганизационных процессов. Но возможность их осуществления обеспечивается длительным эволюционным межбифуркационным периодом, к тому же и после бифуркации селективная роль среды дает возможность сохранения наиболее удачным постбифуркационным решениям.
Необходимо отметить, что синергетика вовсе не утверждает, что все системные преобразования протекают в революционной (бифуркационной) фазе развития. Не меньшая роль здесь принадлежит и межбифуркационному периоду системного развития, только на этой стадии все изменения в целом протекают относительно плавно и предсказуемо. В биологии плавное эволюционное накопление изменений одной линии носит название анагенеза, тогда же, когда одна эволюционная линия резко расщепляется на две или (реже) более линий, тогда говорят о кладогенезе. Возможен кладогенез без ветвления, если вторая линия оказалась тупиковой. Такие резкие бифуркационные переходы к новой форме организации живых систем, как правило, связанны с крупными макроэволюционными процессами (ароморфозы). Прерывистая (скачкообразная) эволюция возможна и в микроэволюционном процессе – это так называемое квантовое или сальтационное видообразование, проявляющее себя в результате «эффекта основателя», «дрейфа генов» и некоторых других стохастических факторов. И все же значительно чаще микроэволюция характеризуется плавной (градуалистической) моделью развития. Кладизм и сальтационизм делают основной акцент на революционной составляющей биологической эволюции.
В 1972 году С. Гоулдом и Н. Элриджем была выдвинута теория «прерывистого равновесия» – пунктуализм, согласно которой вид в течение миллионов лет не меняется, находясь в состоянии морфологического «стазиса», затем за «краткий миг», длящийся несколько десятков тысяч лет, происходит видовая трансформация, приводящая к образованию нового вида. Согласно указанной модели такое дискретное видообразование возможно только в небольших изолированных популяциях (аллопатрические популяции) находящихся на периферии ареала . И действительно, только в таких условиях отбор будет проходить достаточно жестко. Данная концепция, несмотря на явную недооценку роли плавного эволюционного (межбифуркационного) развития, во многом объективно отражает эволюционные процессы, протекающие в природе. Стареющие стенобионтные виды, как известно, не способны на глубокие эволюционные перестройки из-за низкой пластичности. Отсюда можно заключить, что основную роль в эволюционных процессах должны играть молодые виды («доктрина неспециализированного предка Э. Копа»). Однако, молодые эврибионты, в свою очередь, слишком «хорошо себя чувствуют» на большей части ареала, чтобы ощутить достаточно сильное давление направленного отбора*. Поэтому эволюционные процессы могут проходить преимущественно на границах ареала, где условия среды наиболее жестки. Конечно, при этом следует учитывать, что граница ареала может быть и внутри его (пустынные области, солончаки, высокогорья и т.д.).
И еще один довод, в переходный послебифуркационный период адаптационные возможности вида снижаются (старые структуры все менее эффективны, а новые еще недостаточно развились). В этот период первичного становления виды наиболее уязвимы. Вследствие этого, формирование качественно новых таксонов может проходить, как правило, только в условиях повышенного благоприятствования для новых форм жизни и жесткого давления направленного отбора на старые формы, чтобы как минимум «уравнять» их шансы на эволюционный успех. Данные условия не могут сохраняться долго, поэтому, если формирование необходимых условий для перехода к новой форме идет достаточно медленно, эволюционно, то сам переход должен быть революционным.
Не стоит забывать, что все эти причины прерывистости биологической эволюции являются частными случаями более общих законов развития диссипативных систем. Диссипативные системы, как известно, характеризуются нелинейностью развития, которые при прохождении точки бифуркации неизбежно ускоряют темпы качественных преобразований и, конечно же, им всем свойственны диалектические противоречия связанные с ломкой старой структуры. Причем последнее свойство применительно к живым системам связано не только с необходимостью внутренней взаимоадаптации вновь сложившихся адаптивных структур и редукции структур, ставших бесполезными, но и с противоречиями на биоценотическом (надвидовом) уровне, связанными с появлением нового игрока в довольно жесткой и устоявшейся арене в экосистемных цепях питания.
Дарвин, в защиту плавной (градуалистической) модели развития, писал: «Если бы возможно было показать, что существует сложный орган, который не мог образоваться путем многочисленных, последовательных, незначительных изменений, моя теория потерпела бы полное крушение. Но я не могу найти такого случая» . В той же работе Дарвин тщательно анализирует многие спорные моменты формирования сложных структур, таких, например, как глаз, крыло, легкие и блестяще раскрывает возможные механизмы их формирования. Но ведь, по сути, вопрос не стоит о том, что есть признаки, которые не могли быть сформированы естественным эволюционным путем, иначе действительно Дарвиновская теория потерпела бы крах. Просто сложно себе даже представить, каким образом вид, имеющий наполовину сформированный орган и в сущности не функционирующий, мог просуществовать миллионы лет, до своего окончательного формирования. Ведь любой лишний орган это балласт, недопустимый в жестких условиях борьбы за существование. Например, крылья насекомых и птиц. Какие функциональные значения они могли иметь до того как приобрели, по крайней мере, планирующие функции? Это серьезный аргумент против градуалистической модели развития («дилемма стадии зарождения полезных структур Майварта»). Можно конечно для объяснения обратиться к явлению преадаптации – промежуточные структуры до окончательного формирования имели иное функциональное значение, когда же условия изменились, они совершенно случайно подошли для новой своей роли. Например, крыловидные выросты, изначально, могли служить в качестве средства уменьшения теплоотдачи*. Ведь известно, например, аналогичное преадаптивное формирование челюстей челюстноротых из жаберной дуги бесчелюстных рыб или легких из плавательного пузыря. И все-таки здесь стоит задаться вопросом, а не слишком ли много отдается случайности градуалистами в столь жестко детерминированном процессе плавной адаптивной эволюции? Ведь в самой основе градуалистической модели лежит детерминирующая роль отбора и внешней среды. Несмотря на очевидную стохастичность мутационного процесса, в конечном счете, из синтетической эволюционной теории вытекает, что адаптивные процессы закономерны и причинно обусловлены. Если же принять, что эволюционные изменения закономерно чередуются с революционной стадией развития, в которой значительные качественные перестройки, осуществляющиеся за малые промежутки времени, просто не могут не иметь большую стохастичность, тогда соотношение случайного и закономерного будет более адекватно отражать реальные процессы эволюции. Ведь значительно естественней представить, что те же «уродцы», с маловразумительными крыловидными выростами, существовали недолго (по геологическим масштабам) и посредством интенсивных революционных процессов и жесточайшего отбора, быстро трансформировались в новое устойчивое состояние. К тому же это значительно упрощает проблему редкости промежуточных форм в геологической летописи.
О.Тейяр для решения проблемы редкости переходных форм выдвинул, так называемый, «трансформистский парадокс»: «В любой области, когда вокруг нас начинает чуть пробиваться что-то действительно новое, мы его не замечаем по той простой причине, что нам надо было бы видеть его расцвет в будущем, чтобы заметить его в самом начале… Где первые прялки, первые колесницы и первые очаги? Где (уже) первые модели автомобилей, самолетов, киноаппаратов?» .
В последнее время накопилось значительное количество фактов, свидетельствующих как в пользу пунктуалистической, так и градуалистической эволюции. Поэтому неудивительно, что все больше авторов склоняются к некоторой промежуточной концепции (Ж. Шален, Г Мальмгрен, Э. Врба, М В. Волькенштейн, П. Кейлоу и др.). Иногда такое стремление к «золотой середине» является попыткой совместить несовместимое. Наверное, все-таки разумнее будет говорить о градуалистической эволюции с квазипунктуалистическими бифуркационными скачками. Дело в том, что градуалистическая эволюционная концепция, в принципе, не отрицает нелинейность развития и даже допускает редкие сальтации, но только недооценивает их роль. Тогда как пунктуалистическая концепция явно противоречит синтетической эволюционной теории, признавая детерминирующую роль отбора лишь на межвидовом уровне и присваивая ему роль не постоянно действующего селектора эволюции, а контролера бракующего или принимающего уже сформировавшийся эволюционный продукт. И потом, в определенных условиях, когда система молода и пластична и изменения во внешней среде накапливаются плавно, можно прогнозировать градуалистическое видообразование, тогда как ни при каких обстоятельствах о длительных периодах морфологического стазиса говорить не приходится. Эволюционные процессы не прекращаются даже в сверхстабильных внешних условиях, когда на процессы жесткого стабилизирующего отбора, в той или иной степени, накладывает свой отпечаток «дрейф генов» и другие эволюционные факторы стохастического свойства. Приводимые примеры многочисленных палеонтологических данных, якобы свидетельствующих о том, что на протяжении многих сотен миллионов лет некоторые виды оставались неизменными, по меньшей мере, нельзя принимать в качестве серьезного аргумента. На основании данных полученных из фрагментарных палеонтологических находок нельзя говорить о статистически достоверных морфологических различиях между близкими видами, не говоря уже о практической невозможности достаточно полной регистрации физиологических, этологических различий и особенностей кариотипа. По всей видимости, здесь можно говорить не о стазисе, а о длительном периоде чрезвычайно медленной градуалистической эволюции в межбифуркационной фазе развития.
Одним из первых ученых смоделировавших систему нелинейного развития диссипативных систем был Тьюринг, который предложил математическую модель клеточной дифференциации в процессе морфогенеза при участии активаторов и ингибиторов. Получилась весьма интересная нелинейная система, моделирующая положительные и отрицательные обратные связи на основе процессов автокатализа и автоингибирования соответственно . Впоследствии аналогичные модели были предложены Эйгеном для обоснования механизмов первичного формирования жизни (автокаталитическая система, гиперцикл) и бельгийским ученым Пригожиным («брюсселятор»). Именно в результате изучение явления бифуркаций в диссипативных структурах, являющихся очевидным следствием нелинейности развития, была заложена основа общетеоретического, междисциплинарного направления – синергетики.
Многие исследователи склоны слишком жестко разграничивать детерминистский характер межбифуркационного развития диссипативных систем и стохастичную природу бифуркационного скачка. Не следует, однако забывать, что в сложных диссипативных системах не всегда можно четко идентифицировать бифуркационный переход к новой структуре. И ни о каких строгих атрибутивных свойствах бифуркаций в таких структурах речь идти не может. При всей неопределенности, селективная роль среды, в отдельных случаях, способна сохранить единственное бифуркационное решение. Дж. Симпсон – выдающийся биолог-эволюционист указывал на стохастичную природу адаптаций, проявляющуюся в непрерывной серии проб и ошибок, а ведь именно адаптации являются основной составляющей эволюционного развития организмических систем в межбифуркационной фазе. Относителен как детерминизм адаптаций, так и неопределенность бифуркаций (в том числе и в физических системах).
Мы не знаем направление и точный характер деформации нагруженной колонны, после прохождения критической точки вертикального воздействия, но мы точно знаем, что рано или поздно это произойдет и даже можем предсказать временной интервал и ориентировочный характер этого события. В этой связи будет уместным отметить, что в предисловии к работе Пригожина и Стенгерс «Порядок из хаоса» Олвин Тоффлер задает вопрос авторам: а не сводят ли они случайность к необходимости, не укладывают ли саму случайность в детерминистскую схему? Не лишают ли они случайность случайности, отводя случаю второстепенную роль? На что Пригожин ответил: «Вы были бы правы, если бы не одно обстоятельство. Дело в том, что мы никогда не знаем заранее, когда произойдет следующая бифуркация» . Но разве отсюда не следует, что и межбифуркационная фаза эволюционного развития систем не является строго детерминистической?
Термин бифуркация (двойная вилка) не совсем точно отражает сущность тех диалектических скачков, посредством которых происходит переход диссипативных структур в новое качественное состояние.
Диалектический скачок не всегда сопровождается дихотомическим ветвлением системы, это может быть и просто резкая смена направления развития или же напротив, скачок может сопровождаться множественным разделением на три и более ветви (адаптивная радиация). Дело в том, что сущность бифуркаций заключается не в раздвоении, и конечно, не во множественном развитии, а в ограниченном множестве дискретных решений устойчивости. В случае флуктуирующего воздействия на систему достаточно протяженных размеров, она может в разных своих частях принимать различные бифуркационные решения, но, как правило, бифуркация приводит к единственному из возможных решений устойчивости. Любые факторы, приводящие к спонтанному бифуркационному скачку, всегда являются следствием особого дифференцированного воздействия на определенную часть системы. И когда указанное дифференцированное воздействие вызывает изменения в воздействуемой подсистеме выше определенного критического порога (точка бифуркации), тогда и произойдет бифуркационный скачок, закрепляющий и углубляющий накопленные различия, конечно при условии, если данное бифуркационное решение окажется удачным, с точки зрения устойчивости. Тогда и только тогда накопленные различия примут необратимый характер и станут очевидными и различимыми. Например, для физических систем, при нагревании одной части стекла и охлаждении другой, бифуркация наступает не тогда, когда зарегистрируется разница температур, а когда стекло треснет. Причем динамика нарастания разницы температур вполне предсказуема, а вот характер трещины нет. Таким образом, бифуркации характеризуются не столько разделением, сколько необратимостью развития в результате разделения. Дихотомическая вилка может представлять не саму бифуркацию, а ее причину.
Значительно сложнее анализировать «закономерности» бифуркационных процессов в самоорганизующихся диссипативных системах. Назовем их синергетическими бифуркациями. Синергетика отличается, например, от квантовой физики спецификой бифуркаций, которые она изучает. Квантовая механика открывает и теоретически описывает явления бифуркации в процессе временного изменения (эволюции) волнового поля. Явление это на языке квантовой физики носит название редукции волновой функции. Волновая функция представляет собой набор (ансамбль) интерферирующих альтернатив и в момент измерения реализуется только одна из этих альтернатив. (Вероятности, с которыми осуществляется та или иная альтернатива, известны, согласно алгоритму их расчета, заранее). Но всякая квантово-механическая бифуркация сопровождается приростом энтропии. На это неоднократно указывал Н. Бор . Синергетические бифуркации, происходящие в процессе эволюции сложных систем, будучи термодинамически необратимыми, сопровождаются не приростом, а уменьшением энтропии, т.е. приводят к упорядоченности системы, если только она в момент бифуркации не претерпевает полного распада . Именно в этом уникальном свойстве диссипативных структур кроется разгадка «великой тайны эмерджентности» и прогрессивной эволюции, казалось бы, противоречащей второму началу термодинамики. Однако и здесь системное «разделение» также может быть не столько следствием бифуркации, сколько ее первопричиной. Например, в случае разделения водоема на две части, неизбежно ограничение генетического обмена между разделенными популяциями гидробионтов (только той части флоры и фауны водоемов, которая живет и размножается исключительно в водной среде). В этом случае накопление различий идет, как правило, быстрее, чем сглаживающая роль ограниченного обмена генами между ними (аллопатрическое видообразование). Такое ветвление ничего общего с бифуркацией не имеет. Нарастание различий в принципе предсказуемо, плавно и обратимо. Достаточно упомянуть, что если эти части водоема вновь объединятся, тогда все накопленные различия безболезненно и быстро сойдут на нет. Когда же к экологической изоляции популяций указанных частей водоема добавится генетическая изоляция, после того как нарастание подвидовых различий достигнет уровня видовых, дальнейшее нарастание различий значительно ускорится. И действительно сглаживающее влияние, заключающееся в межпопуляционном генном обмене, в последнем случае, окончательно прекратится, вследствие того, что здесь к географической или биотопической изоляции добавится репродуктивная изоляция. Нелинейное, экспоненциальное развитие вновь образуемых видов приведет, в последнем случае, к столь резкому изменению устоявшегося экологического равновесия в цепях питания, что это может привести к самым непредсказуемым последствиям. Кстати, в данном случае, также как и в случае с описанной физической бифуркацией, «репродуктивная изоляция может быть не только результатом, но и в известной мере причиной дальнейшей дивергенции» .
Налицо все основные признаки бифуркационного скачка – нелинейность (резкое, экспоненциальное возрастание накопленных различий), стохастичность (многовариантность и однозначная непредсказуемость направления эволюции системы) и необратимость перехода в новое качественное состояние. В данный период вновь образуемые виды еще очень неустойчивы, им очень сложно соперничать с устоявшимися видами, чьи адаптационные свойства шлифовались веками. Поэтому в этот период, если достаточно быстро новому виду не удастся закрепиться, то он рано или поздно исчезнет. Именно здесь и кроется стохастичная сущность квазипунктуалистического скачка и именно в этом нужно искать одну из важнейших причин необычайной редкости палеонтологических находок переходных форм. Достаточно вспомнить о недостающем звене в эволюции человека, любимом аргументе антидарвинистов.
Впрочем, нельзя строго разделять эволюционный адаптациогенез и революционные бифуркации не только потому, что между ними не бывает жесткой разграничительной грани, но и потому что и в межбифуркационный период включается множество микробифуркаций, которые хоть и гасятся надсистемой, но все же действуют постоянно во всех сильно неравновесных системах. Например, даже такой, казалось бы, строго детерминированный процесс как эмбриональное развитие многоклеточных протекает под воздействием огромного множества микробифуркаций . Поэтому эмбриональное развитие также не бывает кумулятивным. Особенность бифуркаций в столь жестко управляемых, по сути детерминистких системах, заключается в том, что здесь управляющие аттракторы фактически не оставляют шансов на развитие всех не предусмотренных надсистемой постбифуркационных путей.
В заключение данного параграфа рассмотрим проявление бифуркационного развития в этногенезе*. Накопление генетических различий в данном случае будет иметь второстепенное значение, значительно большую роль здесь приобретают язык, нравы, обычаи, традиции и т.п., т.е. самобытная культура этноса. Бифуркационный порог социально-этническая система проходит после осознания конкретной социальной группой себя в качестве самостоятельной этнической единицы (самосознание этноса). В последнем случае ассимилирующее влияние праэтноса в результате совместных браков, иммиграции и эмиграции резко сокращается. Вместе с тем, эффект симпатрической изоляции, в данном случае, проявляет себя не столько в генетическом снижении миграционного пресса, сколько в стремлении к сохранению своей культурной самобытности. Снижение заимствований в эпосе и фольклоре, стремление к чистоте собственного языка, к сохранению традиций и обычаев и т.д.
Если изолирующие барьеры исчезают до того как была пройдена бифуркационная точка, тогда это может привести к самопроизвольной ассимиляции. Например, острая потребность в казачестве, представляющего специализированный субэтнос, охраняющий рубежи Российского государства, исчезла с момента развития сильной регулярной армии. Все это произошло до прохождения критического (бифуркационного) порога развития и казачество так и не успело выделиться в полностью самостоятельный этнос. Воссоединение, скажем, Украины с Россией произошло, напротив, уже после указанного критического порога. То же можно сказать и о чехах, и словаках, славянских народах Югославии, Молдавии и Румынии. Южная Осетия и Абхазия, казалось бы, уже практически ассимилировались с Грузией, однако последующие события показали, что самосознание народа гораздо сильнее воспринимаемой извне этнической общности. Во всех случаях, чем более жестка и интегрирована структура праэтноса, тем сложнее преодолевается бифуркационный барьер, препятствующий выделению субэтноса в самостоятельный этнос.
Таким образом, в свете изложенного можно констатировать, что в рассмотренных диссипативных структурах вероятность бифуркационного скачка и степень радикальности перехода к новой структуре, вплоть до сальтационного, находятся в зависимости от уровня пластичности системы. Причем здесь могут отмечаться все возможные формы перехода к новой структуре: от плавного (градуалистического, практически незаметного), до сальтационного (квантового). Пластичность, в свою очередь, как правило, снижается с возрастом по мере того как система приобретает все более жесткую и интегрированную структуру.
Многим древним цивилизациям с устоявшейся и исторически сложившейся доиндустриальной культурой, по вполне очевидным причинам, гораздо сложнее было осуществить переход к новой фазе исторического развития, что и определило их длительное отставание. Молодые системы, с неоформившейся структурой, как амебы способны безболезненно трансформироваться, адаптируясь к новым условиям. По мере старения, в системах формируется все более жесткая структура, которая начинает отрицать любые изменения, так или иначе вступающие в противоречие с устоявшейся структурой. Поэтому в таких системах происходит макробифуркационный скачок к новой сущности, лишь после того, как накопившиеся микробифуркационные изменения окажутся достаточными для ломки старого и формирования нового структурообразующего скелета. Истина не в адаптационном эволюционизме и не в бифуркационном революционизме, не в пунктуализме и градуализме и даже не между ними, все зависит, в конечном счете, от уровня пластичности и глубине координационных связей (величине интегративной общности системы).
В данной связи будет уместным вспомнить отца Павла Флоренского, который указывал, что «непрерывность изменений имеет предпосылкою отсутствие формы: такое явление, не будучи стягиваемо в единую сущность изнутри, не выделено из окружающей среды, а потому и способно неопределенно, без меры, растекаться в этой среде и принимать всевозможные промежуточные значения» . И именно от того насколько форма успела утвердиться, в конечном счете, зависит то, какой путь дальнейшего развития выберет система: эволюционный либо революционный.
Следует также подчеркнуть, что следствием естественного эволюционного старения систем (снижения пластичности), является далеко не только снижение возможности плавных эволюционных переходов к новой сущности. Одной из центральных проблем «утвердившейся формы» является рост интеграционной взаимозависимости (кооперативности) элементов. Проблема соотношения альтруистической кооперации и эгоистической дифференциации также неразрывно связана с проблемой эволюционного старения сложных эволюционирующих систем."
